9 просмотров
Рейтинг статьи
1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд
Загрузка...

Опасные случаи на охоте. Странные случаи на охоте

Странный случай на охоте. История от нашего читателя

Нам продолжают поступать истории о необычных явлениях от наших читателей. Вы также можете прислать свою историю через форму обратной связи и она будет опубликована на сайте.

Случилось это в 1993 году. Жил я тогда в Приморском крае в городе Артёме. Часто ездил на охоту к своему другу в с.Ясное (приморцы его хорошо знают).

Назову друга Александр. Его работа была связана с лесом, поэтому в лесу он не незваный гость, а желанный друг. Дело произошло в Пашкеевской пади. Эти места мне неплохо знакомы.

Приехав к Александру в гости, я его не застал, но была записка “Приходи в зимушку”. Изба-зимовье была построена Александром на берегу ручья. Рядом пройдёшь, не увидишь. Сделано так потому, что есть ещё среди охотников дрянные людишки. Придут, напьются, всё переломают, а то и избу спалят. Вот и приходится прятать зимовья так, чтобы чужому глазу не бросались в глаза.

Это вступление. Теперь сам рассказ.

Время было часа 2 дня, может больше. Дорога знакомая. Прочитал записку, я закинул рюкзак и пошёл. Со мной в то время была собака. Замечательный кобель, имел массу дипломов по кабану, оленю, медведю. Зверовой пёс в общем. На пушнину он и внимания не обращал. Да она мне и без надобности была.

Все охотники, будем смотреть правде в глаза, немного браконьеры. В этом нам помогает государство. Но браконьер от браконьера рознь. Если ты стрельнул косулю или кабана и с этим ушёл, это нормально, а вот когда берут одну лицензию, а выщёлкивают несколько десятков, пользуясь слабостью работы егерей или их благословлением и такое не редкость), это и есть браконьеры.

В общем выдвинулся я к зимовью. Как уж так получилось, не знаю, но хоженая не один десяток раз дорога закрутила меня. В пути застал вечер. Не стал я по сумеркам искать выход, а решил переночевать у костерка. В сентябре в Приморье ещё тепло даже ночью.

Набрал сухостоя, развёл костёр. Место выбрал у заваленной кедрины. А что? Выворот мощный и спина прикрыта, а спереди костёр. Собака рядом и ружьё. Какой сумасшедший зверь сунется? Да и собака предупредит заранее. В котелке согрел чаю, благо ручеёк недалеко был. Нарезал хлеба, колбасы. Перекусил. Думаю и поспать надо.

Только ночью в лесу какой толком сон? Так, видимость. Может и посмеются этакие охотники-профи. Но когда вас 2-3 человека, сон безмятежен и крепок. А вот когда один, хоть есть и собака и ружьё, особо не заснёшь.Так, дремота с провалами в сон. К каждому шороху ночного леса прислушиваешься непроизвольно.

В общем отужинали мы с псом. Он свернулся калачиком справа от меня, да и я стал задрёмывать. Вдруг слышу листва шелестит и не как при ходе зверя, а как человек идёт. Охотники знают, шаги различимы и очень. И вот к костру выходит дед. Высокого роста, чёрный или тёмно-зелёный плащ до пят почти (не приглядывался). Поразила его борода, даже при свете костра видно было, что она белая как снег и длинные, почти до плеч волосы. Шапки на нём не было.

Любому человеку ночью в лесу рад, и я обрадовался, а не подумал откуда ночью здесь человек, да без ружья. Но встал и пригласил его к костру. В котелке было ещё чая наполовину. Колбаса была, хлеб. В рюкзаке запасная пластиковая кружка и ложка (всегда с собой ношу на всякий случай. Не тяжесть, а всегда пригодится). Присаживайся, говорю, дед. Вон чайку попей. Колбасы, хлеба.

Дед присел на небольшую валежинку которая была слева от меня. Упала она вместе с кедром. Вернее падая он вывернул и её корни. Благодарствую, говорит. Вот только вашу еду на дух не переношу, а чай попью и за хлебушек благодарю. Налил я ему ещё горячего чая (котелок стоял возле огня и не остыл). Дал хлеба, сахара. Дед сахар в кружку не стал класть, вприкуску ел, шумно так прихлёбывая чай и откусывая кусочки хлеба от ломтя.

Я его спрашиваю:Что по ночам бродишь? Он: Да я здесь недалече живу и тебя с твоим другом примечал здесь не раз.Ты-то приходящий, а он у меня частый гость. Вся эта беседа меня совсем не настораживала. Ни его манера говорить, ни то, что он нас знает и живёт где-то рядом. Потом я уже соображал — а собака-то моя спит и ухом не ведёт. Как и нет никого.

Попил значит дед чаю и говорит: Ну я пойду. Я ему: Так темень, оставайся у костра, а рассветёт и пойдёшь. Он: Это тебе рассвета ждать, а я тут каждый куст знаю. Все тропки исхожены. Ты вот что парень. Спи давай. Сил набирайся, а вот завтра поутру на тропу выйдешь и к избе шустро придёшь. Сходите в ложбинку от пади влево, твой друг знает её. Ты наверх уйди, а он снизу по кустам пошебуршит, вот пару косуль и стрельнёте. Ведь вам много не надо. Не хапужничаете вроде.

Встал и пошёл. Не помню как я уснул. Да уснул так, будто дома в кровати за кирпичными стенами. Утром проснулся. Бодрый, выспавшийся. Пёс хвостом виляет. Поразило меня только то, что кружка, с какой дед пил, стоит на валежине и куском бересты прикрыта. А чай в ней горячий и рядом на другой полоске коры лежит горбушка хлеба. Не моего-городского, белого, а от каравая чёрного и солью посыпана.

Главное, что чай не мог быть горячим, костерок небольшой был. Прогорел до утра. Да и в котелке чая на донышке и остывший. Я почему-то всё это позже анализировать начал, а тогда чай попил, хлеб съел и пошли мы с собакой, да сразу и на тропу вышли. Мы похоже возле неё и ночевали.

Пришёл к зимовью. Про деда сначала, с порога, не стал рассказывать. Не знаю почему. Сразу Александру сказал: Пошли за косулями. Здесь рядом. Он:Откуда им здесь взяться. Здесь их и не было никогда. Ну уговорил я его. И не он, а я его повёл к ложбинке, будто сам это место прекрасно знаю.

Подошли. Как дед говорил, я Александру сказал. Давай, я здесь (почему именно с этого места, не знаю) поднимусь, минут через 20 ты наискосок иди. Охотники знают, что зверь всегда в гору бежит. Так и сделали. Поднялся я. Слышу копытная дробь слышна. Выскакивают 3 косули. Самец и 2 самки. Вот самца я и взял, а через пару минут и Александра выстрел услышал.

Подошёл он ко мне вскоре и говорит: Ну что? Я ему: Вон рогач лежит. Он: И я одну взял, остальные удрали. В общем освежевали мы зверей. Мясо порубили. К зимовью отнесли. Александр его в земляную нишу выкопанную им сложил (там всё лето как ледник). Решили утром к дому выбираться, иначе пропадёт мясо. Наварили конечно вечером полную кастрюлю свеженины.

Вот после ужина я ему и рассказал о той ночи. Александр сперва посмеялся: Приснилось тебе. Может и приснилось, но лунатизмом не страдаю, чтобы ночью искать сушняк и греть до утра чай. Да и берёз возле того места, где я спал не было и в помине. Потом Александр начал меня допрашивать с подробностями. Где спал, как и что было. Про место, где косуль добыли, с подробностями расспросил меня. Вот только он не помнит где кедрина заваленная возле тропы лежит. Нет, говорит, там кедра упавшего.

Я ему: Вот завтра покажу. Следопыт. Своих мест не знаешь. Утром проснулись, упаковались и пошли. Шли по тропе, а кедра и правду нет. И места того найти не могу. В общем пришлось по тропе туда сюда пройтись, нет места ночёвки и всё. Наваждение.

Читать еще:  Как зовут героев аниме волейбол. Тору Окава – главный персонаж аниме «Волейбол

В общем пришли мы в село. Мясо в ледник Александр сложил и говорит:Ты посиди, я сейчас смотаюсь тут к одному человеку. Побеседуем, если он дома. Сел я, закурил, ноги вытянул — находились всё-же за день. Идёт Александр, а с ним старикашка такого бомжистого вида шлёпает. Подошли, старикашка сигарету у меня выпросил и стал расспрашивать, что как и когда я видел и слышал.

Всё я ему повторил, что Александру вчера говорил. Старикашка и говорит: Повезло тебе. Ты со стариком-лесовиком повстречался. Я ему:А в чём везение? Он: Так не каждый из леса выходит после таких встреч, да ещё и с добычей. Приглянулся ты видно ему. Суровый он старик-лесовик. Не каждому поможет. Иной раз в такие дебри заведёт, что или вообще человек пропал или выйдет незнамо где. Ты ещё с ним встретишься. Точно.

Поболтали ещё ни о чём. Александр заднюю ногу от косули старикашке притащил завёрнутую в полиэтилен, с тем старикашка и ушёл.

Я говорю Александру: Что за бомж? Он: Ты аккуратнее. Не смотри на людей по внешности. Это наш местный охотник. Везёт ему на охоте. Он, говорят и тигров ловил с командой. Да и вообще травами занимается. Все к нему за советами ходят. Ну выпивает, так не до одури. Так, за компанию. Разум никогда не теряет.

Вот такая история произошла со мной в одном из уголков Южного Приморья. А вот верить мне или нет, ваше право. Я не настаиваю. Рассказал что и как со мной было. До сих пор не знаю, когда это я снова со стариком-лесовиком встречусь? Да и не ищу я с ним встречи специально. Как уж получится.

Странные случаи на охоте

Некоторые из случайностей ружейной охоты могут показаться, особенно не-охотникам, неправдоподобными, потому что охотники имеют репутацию людей, любящих красное словцо. Но, не убоясь такой репутации, расскажу преимущественно для охотников несколько случаев, которые покажутся невероятными, хотя они буквально справедливы.

Одним выстрелом — две цели

Выстрелил я однажды в кряковного селезня, сидевшего в кочках и траве, так что видна была одна голова, и убил его наповал. Со мною не было собаки, и я сам побежал, чтобы взять свою добычу. Но, подходя к убитой птице, которую не вдруг нашел, увидел прыгающего бекаса с переломленным, окровавленным крылом. Должно предположить, что он таился в траве около кряковного селезня и что какая-нибудь боковая дробинка попала ему в косточку крыла.

Целил в одного — попал в другого

Точно так же, выстрелив с поперека в летящего бекаса, шагах в сорока от меня, я дал промах. Бекас крикнул, наддал и понесся еще быстрее. Но в то же время я увидел, что шагах в двадцати далее летевшего бекаса по направлению выстрела подпрыгивает дуппельшнеп с переломленным крылом. Собака бросилась и принесла мне его живого. Этот случай гораздо удивительнее первого: дуппельшнеп должен был подвернуться под дробинку в той самой точке, где дробинка, пролетев гораздо далее, коснулась земли.

Насколько далеко улетает раненая птица

Вот еще случай, весьма замечательный и в то же время служащий убедительным доказательством, что смертельно раненные птицы очень далеко улетают сгоряча и гибнут потом даром и что необходимо пристально наблюдать, если позволяет местность, каждую птицу, в которую выстрелил охотник. В последнее время моей охоты я строго наблюдал это правило и нередко получал иногда добычу, которая ускользнула бы у другого охотника.

Дикие гуси редко посещали наш пруд. Но в одно жаркое лето, в июле, мельник прибежал мне сказать, что пятеро гусей (без сомнения, холостых) опустились на пруд и плавают между камышами в почтительном расстоянии от берегов. Я сел в лодку, и тот же мельник, пробираясь между зелеными высокими камышами, подвез меня к гусям в меру. Я ударил в них крупной дробью: одного убил наповал, а четверо остальных улетели вверх по реке Бугуруслан.

Я вышел из лодки и вместе с другим охотником стал стрелять мелкую дичь по болотистым верховьям пруда. Не менее как через час мой товарищ увидел, что гуси летят назад, но только втроем. Я сейчас подумал, что, верно, четвертый гусь был ранен и где-нибудь упал; вместе с охотником я отправился вверх по реке, намереваясь его отыскать.

Отошед версты две, мы узнали от пастухов, что четверо гусей опускались на паровое поле, находившееся в полуверсте от реки, на покатости ближней горы, долго сидели там и, наконец, улетели. Разумеется, мы пошли на паровое поле и скоро увидели мертвого гуся, уже окруженного воронами и сороками.

Без сомнения, когда гуси летели вверх по реке, раненый гусь стал ослабевать и пошел книзу, в сторону от реки, товарищи последовали за ним по инстинкту, и, когда он опустился на землю или упал, то и они опустились, посидели около него и, видя, что он не встает, полетели опять, уже вниз по реке.

Подобные случаи повторялись со мною не один раз. Я имел возможность иногда наблюдать своими глазами и во всех подробностях такие для охотника любопытные явления, то есть: как, по-видимому, неподстрелянная птица вдруг начинает слабеть, отделяться от других и прятаться по инстинкту в крепкие места; не успев еще этого сделать, иногда на воздухе, иногда на земле, вдруг начнет биться и немедленно умирает, а иногда долго томится, лежа неподвижно в какой-нибудь ямочке. Вероятно, иная раненая птица выздоравливает.

Неожиданная добыча

Вдобавок к рассказам о странных происшествиях на охоте я расскажу случай, который самому мне показался сначала каким-то сном или волшебством.

Будучи еще очень молодым охотником, ехал я в исходе июля со всем моим семейством на северные Сергиевские воды; в тридцати пяти верстах от нашего имения находилось и теперь находится богатое село Кротково, всеми называемое Кротовка. Проехав село, мы остановились у самой околицы ночевать на прекрасной родниковой речке, текущей в высоких берегах.

Солнце садилось; я пошел с ружьем вверх по речке. Не прошел я и ста шагов, как вдруг пара витютинов, прилетев откуда-то с поля, села на противоположном берегу, на высокой ольхе, которая росла внизу у речки и вершина которой как раз приходилась на одной высоте с моей головой; близко подойти не позволяла местность, и я, шагах в пятидесяти, выстрелил мелким бекасинником. Для такой дроби расстояние было далеко; оба витютина улетели, а с дерева упала крестьянская девочка…

Всякий может себе представить мое положение: в первое мгновение я потерял сознание и находился в переходном состоянии человека между сном и действительностью, когда путаются предметы обоих миров. По счастью, через несколько секунд девочка с большим бураком (круглая кадушечка из бересты, с дном и крышкой. В низовых губерниях отлично делают бураки, от самых крошечных до огромных, и употребляют их преимущественно для собирания ягод) в руках вскочила на ноги и ударилась бежать вниз по речке к деревне…

Не стану распространяться в описании моего испуга и изумления. Бледный, как полотно, воротился я к месту нашего ночлега, рассказал происшествие, и мы послали в Кротовку разведать об этом чудном событии. Через полчаса привели к нам девочку с ее матерью. По милости Божией, она была совершенно здорова. Штук тридцать бекасиных дробинок исцарапали ей руку, плечо и лицо, но, по счастью, ни одна не попала в глаза и даже не вошла под кожу.

Дело объяснилось следующим образом: двенадцатилетняя крестьянская девочка ушла тихонько с фабрики ранее срока и побежала с бураком за черемухой, которая росла по речке. Она влезла за ягодами на дерево и, увидев «барина с ружьем», испугалась, села на толстый сучок и так плотно прижалась к стволу высокой черемухи, что даже витютины ее не заметили и сели на ольху, которая росла почти рядом с черемухой, несколько впереди. Широко раскинувшийся заряд одним краем своего круга задел девочку. Конечно, велик был ее испуг, но и мой не меньше.

Читать еще:  Как называется катание на доске с парашютом. —Чем интересен граундланч, чем он цепляет? —То есть, по сути дела, в этот спорт вас привел друг

Разумеется, мать с дочерью ушли от нас очень довольные этим происшествием.

Не просто счастливый, но счастливейший случай

Часто случается на охоте, что именно того не находишь, чего ищешь, и наоборот: получишь драгоценную добычу там, где об ней и не помышляешь.

Много раз езжал я с другими охотниками на охоту за волками с живым поросенком, много раз караулил волков на привадах, много раз подстерегал тех же волков из-под гончих, стоя на самом лучшем лазу из острова, в котором находилась целая волчья выводка — и ни одного волка в глаза не видал!

Но вот что случилось со мной в молодости; это было в 1811 году, 21 сентября. Поехал я рано утром стрелять тетеревов и вальдшнепов. День был пасмурный, по временам моросил мелкий дождь. Я убил трех вальдшнепов и пять тетеревов, которые еще не состаились, мало садились и недолго сидели на деревьях, да к тому же и ветер сгонял их.

Проездив часов до одиннадцати и возвращаясь домой, я хотел выстрелить во что-нибудь, чтобы разрядить ружье, заряженное средней утиной дробью, то есть четвертым нумером. Несколько раз подъезжал я к беркуту (степной орел), необыкновенно смирному, который перелетал с сурчины на сурчину; два раза подъезжал я в меру, но ружье осекалось (оно было с кремнем). Наконец, находясь у самой деревенской околицы, вздумал я завернуть на одно маленькое родниковое озерцо, в котором мочили конопли и на котором всегда держались утки.

Только что я своротил с дороги и стал спускаться к уреме, как вдруг кучер мой, как-то оглянувшись назад, закричал: «Волки, волки!» и осадил лошадей. Я обернулся: два волка неслись прямо на нас за двумя молодыми собаками, которые были со мною на охоте. Я сидел верхом на дрожках, но проворно перекинулся назад лицом к запяткам, снял ружье, висевшее у меня за спиной, и развязал платок, которым был обернут замок, потому что шел мелкий дождичек. В самую эту минуту передний волк, гнавшийся по пятам за собакой, наскакав по самые дрожки, отпрыгнул и шагах в двадцати остановился, став почти боком ко мне. Я мгновенно прицелился и выстрелил: волк взвизгнул, подпрыгнул от земли на аршин и побежал прочь. Другой пустился за ним. Собаки спрятались под дрожки, лошади почуяли волков и подхватили было нас, но кучер скоро их удержал.

Волки исчезли в небольшом, но крутоберегом вражке, называющемся и теперь Антошкин враг.

Остановив лошадей, я зарядил поскорее своего испанца (так называлось мое любимое ружье) картечью, заряд которой как-то нашелся у меня в патронташе, и поскакал вслед за волками. Шагах в пятидесяти, в глубине вражка, один волк лежал, по-видимому, мертвый, а другой сидел подле него. Увидев нас, он побежал прочь и, отбежав сажен сто, сел на высокую сурчину. Я, удостоверившись, что стреляный волк точно издох, лег подле него во вражке, а кучеру велел уехать из виду вон, в противоположную сторону. Я надеялся, что другой волк подойдет к убитому, но напрасно: он выл, как собака, перебегал с места на место, но ко мне не приближался. Я вышел из моей засады, кликнул кучера и попробовал подъехать к волку. Но он, не убегая прочь, держался в дальнем расстоянии.

Делать было нечего, я остановился, положил ружье на одно из задних колес и выстрелил; мера была шагов на полтораста. Вероятно, картечь слегка задела волка, потому что он сделал прыжок и скрылся. Я воротился к убитому волку. Все это время я был в каком-то забытье, тут только опомнился и пришел в такой восторг, какого описать не умею и к какому может быть способен только двадцатилетний горячий охотник. Убить волка, поехав стрелять вальдшнепов и тетеревов, возвращаясь домой, у самой околицы, без всяких трудов, утиной дробью, из ружья, которое перед тем осекалось раз-два сряду… Только охотники могут понять все эти обстоятельства и оценить мою тогдашнюю радость.

И какой волк! Самый матерый, даже старый.

Трудно было взвалить убитого зверя на дрожки, потому что лошади не стояли на месте, храпели и шарахались, слыша волчий дух. Но наконец кое-как я перевалил волка поперек дрожек и привез в торжестве домой мою добычу. Полдеревни и вся дворня сбежались на такое зрелище, потому что мы с кучером кричали как сумасшедшие и звали всех смотреть застреленного волка.

Рассказав не менее ста раз всем и каждому счастливое событие со всеми его подробностями, я своими руками стащил волка к старому скорняку и заставил при себе снять с него шкуру.

Я положил волку 24 дробины под левую лопатку. Волк был необыкновенно велик и сыт; в одной его ноге нашли два железных жеребья, давно заросшие в теле. Очевидно, что он был стрелен.

Желудок его оказался туго набит свиным мясом вместе с щетиной. По справке открылось, что в это самое утро эти самые волки зарезали молодую свинью, отбившуюся от стада.

И теперь не могу я понять, как сытые волки в такое раннее время осени, среди дня, у самой деревни, могли с такою наглостью броситься за собаками и набежать так близко на людей. Все охотники утверждали, что это были озорники, которые озоруют с жиру.

В летописях охоты, конечно, можно назвать этот случай одним из самых счастливейших.

Как одомашниваются утки

Вот еще достоверный рассказ, относящийся уже к птицам.

По соседству от меня в одной деревушке, называющейся Коростелево, одна крестьянка подложила под курицу 12 кряковных яиц. Утята вывелись, воспитались в стае русских утят и привыкли вместе с ними есть корм. Должно заметить, что это случай редкий: обыкновенно утята, выведшиеся из яиц диких уток, сейчас пропадают.

Осенью корму понадобилось больше и, чтобы не тратиться даром, крестьянка продала восемь утят, а двух молодых селезней и двух уток оставила на племя, но через несколько недель они улетели и пропали.

На следующую весну беглецы воротились на тот же пруд и стали по-прежнему жить и есть корм с дворовыми утками. Осенью одна пара опять улетела, а другая осталась зимовать, а в следующую весну утка нанесла яиц и вывела десять утят, из числа которых я сам купил четырех.

Крестьянка опять оставила пару, и потомство их совершенно смешалось и ничем уже не отличалось от русских уток…

И так только в третьем поколении порода диких уток совершенно потеряла память о своем вольном житье. Купленные же мною молодые утки, принадлежавшие ко второму поколению, еще отличались от дворовых как своею наружностью, так и нравами: они были бойчее, проворнее, как-то складнее и пугливее домашних уток, часто прятались и даже пробовали несколько раз уходить. Крылья у них были подрезаны.

СТРАННЫЕ СЛУЧАИ НА ОХОТЕ

СТРАННЫЕ СЛУЧАИ НА ОХОТЕ

Некоторые из случайностей ружейной охоты, рассказанные мною в моих охотничьих записках, как-то: улетевший селезень-широконоска, лежавший мертвым несколько часов в ящике охотничьих дрожек, тетерева, улетавшие с разбитыми задами и висящими из них кишками, и пр. и пр. — могли показаться, особенно не охотникам, неправдоподобными, потому что охотники имеют репутацию людей, любящих красное словцо. Но, не убоясь такой репутации, я расскажу, преимущественно для охотников, еще несколько случаев, которые покажутся также невероятными, хотя они буквально справедливы.

Выстрелил я однажды в кряковного селезня, сидевшего в кочках и траве, так что видна была одна голова, и убил его наповал. Со мною не было собаки, и я сам побежал, чтобы взять свою добычу; но, подходя к убитой птице, которую не вдруг нашел, увидел прыгающего бекаса с переломленным окровавленным крылом. Должно предположить, что он таился в траве около кряковного селезня и что какая-нибудь боковая дробинка попала ему в косточку крыла.

Читать еще:  Самые лучшие тренажеры для зала. Виды тренажеров и их предназначение

Точно так же выстрелив с поперека в летящего бекаса, шагах в сорока от меня, я дал промах; бекас крикнул, наддал и понесся еще быстрее; но в то же время я увидел, что шагах в двадцати далее летевшего бекаса, по направлению выстрела, подпрыгивает дупельшнеп с переломленным крылом; собака бросилась и принесла мне его живого. Этот случай гораздо удивительнее первого: дупельшнеп должен был подвернуться под дробинку в той самой точке, где дробинка, пролетев гораздо далее, коснулась земли.

Вот еще случай, весьма замечательный и в то же время служащий убедительным доказательством, что смертельно раненные птицы очень далеко улетают сгоряча и гибнут потом даром и что необходимо пристально наблюдать, если позволяет местность, каждую птицу, в которую выстрелил охотник. В последнее время моей охоты я строго наблюдал это правило и нередко получал иногда добычу, которая ускользнула бы у другого охотника.

Дикие гуси редко посещали наш пруд. Но в одно жаркое лето, в июле, мельник прибежал мне сказать, что пятеро гусей (без сомнения, холостых) опустились на пруд и плавают между камышами в почтительном расстоянии от берегов. Я сел в лодку, и тот же мельник, пробираясь между зелеными высокими камышами, подвез меня к гусям в меру. Я ударил в них крупной дробью: одного убил наповал, а четверо остальных улетели вверх по реке Бугуруслан. Я вышел из лодки и вместе с другим охотником стал стрелять мелкую дичь по болотистым верховьям пруда. Не менее как через час мой товарищ увидел, что гуси летят назад, но только втроем. Я сейчас подумал, что, верно, четвертый гусь был ранен и где-нибудь упал; вместе с охотником я отправился, вверх по реке, его отыскивать. Отошед версты две, мы узнали от пастухов, что четверо гусей опускались на паровое поле, находившееся в полуверсте от реки, на покатости ближней горы, долго сидели там и, наконец, улетели. Разумеется, мы пошли на паровое поле и скоро увидели, уже окруженного воронами и сороками, мертвого гуся. Без сомнения, когда гуси летели вверх по реке, раненый гусь стал ослабевать и пошел книзу, в сторону от реки, товарищи последовали за ним по инстинкту, и когда он опустился на землю или упал, то и они опустились, посидели около него и, видя, что он не встает, полетели опять, уже вниз по реке.

Подобные случаи повторялись со мною не один раз: я имел возможность иногда наблюдать своими глазами и во всех подробностях такие, для охотника любопытные, явления, то есть: как по видимому неподстреленная птица вдруг начнет слабеть, отделяться от других и прятаться по инстинкту в крепкие места; не успев еще этого сделать, иногда на воздухе, иногда на земле, вдруг начнет биться и немедленно умирает, а иногда долго томится, лежа неподвижно в какой-нибудь ямочке. Вероятно, иная раненая птица выздоравливает.

Я уже говорил в своих «Записках об уженье рыбы» о необыкновенной жадности щук и рассказал несколько истинных происшествий, подтверждающих мое мнение. Вот еще два случая в том же роде. Первый из них так невероятен и похож на выдумку, что нельзя не улыбнуться, слушая его описание. Я даже не решился бы рассказать его печатно, если бы не имел свидетеля, И. С. Тургенева, вовсе не охотника до рыбной ловли, который на ту пору был у меня в деревне. В исходе мая 1854 года были поставлены на ночь обыкновенные удочки с крепкими лесами и крючками, насаженными рыбкою или земляными червями: ибо днем окуни брали мало, а по ночам попадались довольно крупные. На одну из таких удочек с червяком взял небольшой окунь и проглотил крючок в кутырь; на окунь взяла и заглотала также небольшая щучка, или щуренок, а его схватила поперек большая щука, с лишком в пять фунтов, и так увязила зубы в своей добыче, что рыбак без всякой осторожности вытащил ее из воды, никак не подозревая, чтобы крючок не вонзился в ее жабры; но когда он разглядел эту диковинную штуку, то поспешил принесть щуку к нам. Она, вися на воздухе, не разжала зубов своих дорогой (расстояние было с полверсты), и мы с Тургеневым сами отворили ей рот и потом произвели следствие над окунем и щуренком, который, взяв на окуня, как на насадку, сам сделался в свою очередь насадкою. Поводок был обыкновенный, то есть шелковый, и щуренок легко бы его перегрыз, но должно предположить, что окунь, который был для него несколько велик, так распер ему пасть или горло, что он не мог сжать рта и что именно в этом положении схватила его поперек большая щука, от чего рот щуренка разинулся еще больше. Когда нам принесли эту тройную добычу — щуренок оказался давно уснувшим и даже остамевшим; большая щука была совершенно здорова и даже не оцараплена.

После этого события уже почти не стоит рассказывать, что в том же году щука схватила пескаря, посаженного вместе с другими рыбками в кружок,[25] шагах в десяти от меня, крепко вцепилась зубами в сетку и подняла такой плеск, что, услыхав его, мальчик, бывший со мною на уженье, подошел к кружку и, увидев эту проделку, вытащил кружок и щуку на берег. Мы также принуждены были разжать ей палкой рот, чтобы она выпустила сетку; в щуке весило около трех фунтов, и сетка оказалась перегрызенною.

Перегрызенная щукою сетка кружка объяснила мне происшествие, которое случилось со мной года два тому назад (тогда неясно понятое мною) и которое кстати рассказать теперь рыбакам-охотникам для предупрежденья их от подобных невзгод. Не помню хорошенько месяца, но, вероятно, в начале августа, потому что погода стояла еще жаркая, поехал я удить в верховье Репеховского пруда на речке Воре. Неизменный мой товарищ-рыбак встал ранее меня и был давно уже на месте. Когда я приехал, он показал мне пять славных окуней и только что выуженного им щуренка, которые ходили в кружке. Через полчаса кружок понадобился, чтобы посадить в него выуженного мной окуня; но каково было наше удивление и досада, когда, вытащив кружок, мы увидели, что в нем остался только один снулый окунь, как нарочно небольшой, а четырех больших и щуренка в кружке не оказалось. Рассмотрев его хорошенько, мы нашли дыру, в которую ушла вся живая рыба. Кружок был новый, и мы не знали, как объяснить это происшествие: думали, что попались гнилые нитки или что щуренок перегрыз сетку. Клев был, против обыкновения, очень удачен, окуни брали крупные, и мы вознаградили свою потерю. Тем не менее товарищу моему очень было жаль своих крупных окуней. Теперь же, после нападения щуки на кружок, сейчас описанного мною, понятно, что не щуренок перегрыз сетку, а, вероятно, большая щука схватила снаружи которого-нибудь из окуней, прорвала несколько петель и, не задев за них зубами, ушла, испугавшись шумного и сильного плеска остальной рыбы (который мы слышали, но кружка не посмотрели), и что несколько окуней и щуренок воспользовались прорехою и отправились опять гулять в Ворю. Нравоучение этого рассказа состоит в том, что щук лучше не сажать в кружок, хотя прежде я делывал это часто без всяких дурных последствий, и что кружок, опущенный в воду с пойманною рыбою, надобно внимательно осматривать при каждом сильном плеске рыбы.

Источники:

http://mirputeshestvij.mediasole.ru/strannyy_sluchay_na_ohote_istoriya_ot_nashego_chitatelya
http://www.oir.su/anons/05-10-2011-strannye-sluchai-na-okhote
http://public.wikireading.ru/79904

0 0 голоса
Рейтинг статьи
Ссылка на основную публикацию
Статьи c упоминанием слов: